Говоря откровенно

Второй раз в своей жизни я сталкиваюсь с перспективой преждевременной смерти. В 1969 году я был во Вьетнаме в составе команды, которая удалила настоящую 40-миллиметровую гранату из живота солдата. Я выжил – равно как пациент и другие члены моей команды – а также заслужил Медаль за Отвагу. Теперь, почти 30 лет спустя, я сталкиваюсь с метастазами рака почки. Отвергая чудо, я испытываю сомнения относительно исхода. Я знаю, что остаются только месяцы. Но я не боюсь.

Во Вьетнаме я был 28-летним капитаном в Армейском медицинском корпусе, только начиная новую часть моей жизни в качестве мужа, отца и неоперившегося врача. Теперь я 55-летний профессор медицины, добившийся  значительных высот в области пульмонологии и медицины критических состояний. Я профессиональный смотритель с тремя десятилетиями опыта, присутствующий при смертях других, тот, кто теперь собирается лично испытать смерть.

Было бы неправильно сказать, что я жду смерти. Я бы скорее жил еще 20 или 30 лет, старел бы со своей женой, наблюдал бы за моими двумя взрослыми дочерями, играл с внуками и продолжал углублять свое понимание хорошей литературы, великой музыки, и, прежде всего прочего, природы. В итоге я не так уж и много прошу, и все же это – всё.

До того, как мою болезнь диагностировали, я работал над новой гипотезой сепсиса и септического шока – одной из областей медицины, в которую, я полагаю, я сделал свой наиболее важный вклад. Если бы мне предоставили еще 20 лет, то я, конечно, продолжил бы свое исследование, но с одной разницей: это бы не было решающим фактором в моей жизни. Одна из вещей, которую я понял в процессе своего умирания – то, что самые важные вещи в процессе моей жизни были совсем не тем, что я и большинство других обычно считают важным. Они, как правило, находятся в категории вещей, которые мы обычно считаем дарованными – здоровье, семья, друзья и отношения с нашим Создателем.

Моя оценка жизни постоянно увеличивается в соответствии с углубляющейся оценкой литературы и музыки. Художники и мыслители устанавливают глубины и достигают высот, которые находятся все моей досягаемости, но я могу разделить их взгляды, которые они предлагают в своих работах. Не спеша, для того чтобы действительно услышать, что они хотят сказать, я продолжаю учиться в ногах Бетховена, Грига, Вивальди, Толстого, Эмерсона и Торо.

Эмерсон и Торо – мои метафоричные учителя природы. Я любил природу всю мою жизнь, с детства в сельском Арканзасе до этого самого момента, наблюдая за рекой Моми, текущей мимо моего дома. На природе моя жена Розмари и я находим метафоры для наших жизней и веры. Торо и Эмерсон учили нас, что природа приглашает нас поразмыслить о самих себе и о нашем месте в схеме бытия. Наблюдение смен времён года на Моми становится способом подвести итог нашей совместной жизни.

Мои последние месяцы скорее всего придутся на время весны и лета. Я счастлив этому. Розмари и я можем сидеть на нашей террасе вечером, наблюдать закат над Моми и потягивать вино из бокалов, слушая Четыре сезона Вивальди. Прилетит синяя цапля, так же, как и каждый вечер, взгромоздиться на старом скрюченном дереве на берегу реки. Парящие охотящиеся канюки будут держать свой вековой патруль над рекой. Случайный рыбак будет плыть  по реке в поиске судаков. День плавно перейдет в вечер и мы будем сидеть, держась за руки, пока ночь не окутает нас.

Я пишу это, чтобы запечатлеть мои последние месяцы жизни. Я пишу это для себя, для моей семьи и, я надеюсь, для тех многих людей в будущем, которые могли бы найти в этом утешение, так как они тоже сталкиваются со смертью. Три года назад, возможно, этого не было бы написано – по крайней мере, не так. Причина проста: три года назад я не умирал. Но более того, я понятия не имел, что такое смерть, хотя я думал, что я ясно понимаю смерть. Я видел смерть больше раз, чем смог сосчитать. Я всегда думал, что смерть приводит к упадку духа у умирающего человека, заставляет замыкаться в себе. Умирающий человек казался немногим больше, чем усохшей оболочкой, лежащей на больничной койке. Физический упадок означал, что был также упадок умственный и духовный.

Я понимаю сейчас, я не мог больше ошибаться.

Смерть буквально открыла мои глаза к жизни. Начиная от осознания того, что у меня есть неизлечимая болезнь, я полагаю, что мой разум расправил крылья и его аппетит стал ненасытным. Я хотел знать и ощущать все. Временами я чувствую, что хотел описать Томас Вульф, когда он в первый раз вошел в Нью-Йоркскую Публичную библиотеку: я хотел охватить все, прочесть каждую книгу, послушать каждую пьесу. Я верю, что я буду идти навстречу смерти в таком же поиске знаний.

У моих вечеров сейчас есть не один, но три замечательных заката, каждый связан с моей перспективой изменений солнца. Как только я ступаю на первую ступеньку и начинаю подниматься по лестнице, которая ведет к моему дому, солнце садится на противоположной стороне, исчезая среди деревьев и крыш небольшой деревни Моми, Огайо. Когда я поднимаюсь на 11 шагов на первую платформу – медленно, конечно, с моим постоянным спутником – моим инфузионным пакетом химиотерапии – обстановка повторяется с небольшими изменениями. На следующей платформе, 11 шагов выше, снова виден закат, но теперь тени с противоположного берега погружаются дальше в реку. Когда я поднимаюсь на последние 11 шагов и стою на лужайке, река больше не видна, но может быть слышен её голос – шипящий, журчащий. Река черная, но западный горизонт освещен вспышкой красного солнца.

Это занимает меня, пока я взбираюсь по лестнице. По пути наверх я наблюдал за ястребами и парой уток. Далеко с другой стороны реки дятел стучит по дереву, пользуясь  последним лучом света, чтобы достать последнюю сочную личинку из коры. Где-то в темной воде плеснулась рыба – возможно, один из больших карпов, что собираются в стаи на отмели. Розмари ждет в доме. Она не пришла к реке сегодня, она готовила еду, надеясь, что это соблазнит мой аппетит.

Нет жизни без подарка, даже если она может казаться другим наоборот. Размышления и самоанализ в контексте природы принесли меня к точке просвещения, которого я  возможно бы не достиг при других обстоятельствах. Рак позволил мне осознать глубину бытия.

На одной полке в библиотеке Розмари выставила мои вьетнамские медали – напоминание о смерти как о нежеланном госте.

Однако, кто знает? После зимы есть весна.

Роджер Боун, MD

Толидо, Огайо

JAMA, декабрь 25, 1996 – Vol. 276, No. 24